МАМА и ПАПА
Родители – это наши первые учителя, поддержка и опора на протяжении всей жизни. Их любовь, забота и мудрость бесценны.
Как важно ценить каждое мгновение, проведённое с ними, благодарить их за всё, что они для нас делают, и по возможности радовать их в ответ. Ведь время летит быстро, и моменты, которые мы можем разделить с самыми близкими людьми, – это настоящее счастье. Воспоминания о родителях – это как тёплый свет в сердце, который согревает даже в самые трудные моменты. Они могут быть яркими, трогательными, даже горьковатыми, но всегда – бесконечно дорогими. Петр Владимирович Парамонов сохранил и передал нам воспоминания о своих родителях – это бесценный дар. Город Серафимович с его казачьей историей, живописной природой вдоль Дона – стал особым фоном для этих семейных историй.
Моя Мама Парамонова Алимпиада Сергеевна родилась 10 мая 1925 г. в г. Энгельсе Саратовской области. В 1947 году окончила Саратовский сельскохозяйственный институт. С 1947 по 1982 год работала в Серафимовичском механизированном лесхозе вначале лесничим, а с 1957 по 1982 г. директором. Награждена двумя орденами “Знак Почёта”. Скончалась 29 апреля 2012 г. Мой папа Парамонов Владимир Феоктистович родился 20 июля 1919 г. в х. Верхняя Бузиновка Клетского района Сталинградской области. В октябре 1941 г. окончил Сталинградский Государственный Педагогический институт, получив специальность учителя физики. Ветеран Великой Отечественной Войны. Награжден медалями “За боевые заслуги” и “За победу над Японией”. Работал в Серафимовичской средней школе с 1946 по 1979 г. учителем физики, математики и астрономии. Скончался 23 марта 1982 г.
Они вступили в брак в 1948 г. И от этого союза появились моя сестра Трубникова (Парамонова) Елена Владимировна 1949 г. р. Она окончила Волгоградский педагогический институт, сейчас проживает в г. Красноярске. До пенсии работала учителем математики в техникуме, имеет двух дочерей. Мой брат Парамонов Александр Владимирович (1952 – 2012 г.) Окончил Серафимовичский Техникум (СТМСХ); его сын сейчас живет в городе Волгограде. И я Парамонов Петр Владимирович, 1957 г.р.; профессор механи-ко-математического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, проживаю в городе Москве, женат, имеем с супругой дочь и сына.
Из моих воспоминаний.
МАМА.
Мама Липа (по паспорту Алимпиада Сергеевна) работала сначала лесничим, старшим лесничим, а c 1957 года директором лесхоза. Серафимовичский механизированный лесхоз был одним из самых крупных предприятий города. Район наш не мал. Весь левый (пойменный) берег Дона на много километров в ширину сплошь покрыт лесом (дуб, ольха, сосна…, грибы). А по правой, высокой, степной стороне Дона развернулись грандиозные полевые работы. Советские колхозы и совхозы выращивали хлеб, гречиху, кукурузу, подсолнух и многое другое. Конечно, тут и пчеловодство процветало. В 50-х и 60-х годах, согласно государственному плану мелиорации земель, проводилась повсеместная посадка лесных (защитных) полос вокруг полей. Первые годы требовался и большой уход за ними. Мудрые люди догадались посадить в наших лесополосах ещё смородину, вишню, облепиху, тутовник. И мы потом многие годы собирали здесь всякую сладость на зиму. И вот этими лесными делами заведовала моя мама! У неё даже была служебная машина (реально две, но они часто ломались и сменяли друг друга). Кстати, кроме военного ГАЗ-69 (в народе – “козёл”) по нашим лесным и полевым дорогам после дождя не могла проехать ни одна легковая машина. В дошкольные годы мама часто брала меня с собой в поездки, и я мог видеть, что ей приходилось не только руководить, но очень часто, причем подолгу, физически работать наравне с другими людьми. Полюбив всякого рода технику и проникнувшись чувством уважения к нашим водителям, я говорил маме, что, когда вырасту, буду шофёром (отчасти сбылось, когда появилась личная машина). Теперь я уже могу оценить: как нелегко было маме. Порой посреди ночи надо было вставать и ехать на тушение пожара. Мама всегда отказывалась брать меня на пожары, но однажды, когда я уже стал постарше, она всё-таки взяла меня с собой, и я был поражен гениальностью техники тушения лесного пожара. Идея состоит в том, что надо специальным образом устроить встречный пожар, тогда огонь гасит сам себя. Ещё помню, как мама постоянно боролась с разгильдяйством рабочих (в основном мужчин), а на неё в ответ шли доносы. Казаки, как известно, – горячий народ, а тут еще командует женщина, да притом не местная, а уроженка г. Энгельса (Саратова)! Кстати, после войны, учась в Саратовском сельскохозяйственном институте, мама часто посещала находящийся рядом с институтом оперный театр и, сколько я помню (в годы моего детства), она почти всегда пела, сохраняя весёлость и бодрость духа. Я очень любил её песни и её голос. Когда мама пела песню “Если я уйду из дома, нелегко меня найти…”, я мог расстроиться и даже немного заплакать: так задушевно и правдиво у неё получалось. Она всегда радовалась жизни, поскольку ей было с чем сравнивать. Все её воспоминания о детстве (известные мне) были проникнуты ощущением страшной нужды и безысходности.
Мамина семья (дедушка Сергей, бабушка Маруся, мама Липа, тетя Лида) не имела своего жилья, переезжая с одной квартиры на другую. Хроническое недоедание порой переходило в настоящий голод. А однажды их обокрали: забрали деньги, которые с большим трудом были сэкономлены для оплаты жилья. Сергею всё время не везло. Устроиться на подходящую постоянную работу не удавалось, поэтому довольно часто приходилось подрабатывать на разгрузке барж или вагонов. А здоровье было слабовато. Особенно меня потрясла следующая история. Это было зимой 1932–33 года, когда всё Поволжье называли “голодающим”. Сергей (тогда еще 32-летний мужчина) целый день разгружал мешки из вагонов, и за это ему дали около двух литров молока. Вернувшись домой, он вскипятил это молоко и попросил 7-летнюю дочку Липу (жены Маруси не было дома) отнести кастрюльку с молоком в коридор, чтобы немного остудить. Дочь отнесла и поставила кастрюльку на заледеневшую слегка покосившуюся полку. Через несколько минут, снова вернувшись за кастрюлькой, девочка с ужасом обнаружила её на полу абсолютно пустой: всё молоко вылилось. Когда Сергей понял, что молока нет, он, как обезумевший, стал бить Липу. Она успела залезть под кровать, но отец стал её оттуда вытаскивать. Тогда 5-летняя Лидочка бросилась к отцу в ноги и закричала: “Папа, пожалуйста, пожалей Лыпочку, не убивай её!”. Дед Сергей опомнился, сел за стол и, обхватив голову руками, зарыдал. В конце сороковых, после очередной разгрузки вагонов (как выяснилось позже, в них были химикаты), у деда Сергея резко ухудшилось здоровье. Он прожил всего 54 года. Во время войны, когда мама и тетя Лида учились в институте, голодал уже весь Саратов. В те годы студентов часто привлекали к общественным работам. После таких работ выдавался скудный паёк. Как-то раз один уважаемый профессор, руководивший группой студентов, слегка поморщился, увидев, что там дают. Мама, заметив это, спросила:
– Может быть, Вы не будете есть?
– Ещё чего, – ответил профессор:
– Жрать захочешь, – всё съешь!
Но вернемся в Серафимовичский лесхоз. Какие были бахчи при лесхозе в 60-е и 70-е годы! Представляете, по десять копеек за центнер (да, за центнер, считай бесплатно!) всем работникам лесхоза привозили на дом прекрасные арбузы и дыни. Сдавай только потом семечки на семена. Меня всегда удивляла мамина самоотверженность (и, вообще, выносливость поколения моих родителей). Помню, уже в мою студенческую бытность, мама привезла в Москву огромный мешок арбузов и несколько сумок с яблоками, помидорами, вяленой рыбой и прочей вкуснятиной. Всё это ей пришлось перетаскивать через несколько вагонов, поскольку произошла какая-то ошибка с билетом, а поезд на нашей ближайшей станции (Себряково) стоял всего 3 минуты. Мои друзья в общежитии потом ещё долго вспоминали то многодневное пиршество… Маму много раз, даже после её ухода на пенсию, избирали депутатом местного горсовета. В начале девяностых годов, во времена “прихватизации”, кое-кто из администрации г. Серафимовича решил нажиться за счёт “родной природы”. Был уже подготовлен договор с некой греческой компанией о вырубке большого участка дубового леса на паркет. Горсовет должен был утвердить договор. Мама и еще несколько членов комиссии, ознакомившись с масштабом вырубки, сразу поняли, что нашему лесу будет нанесен непоправимый ущерб. Администрация, тем не менее, настаивала на своем. Пришлось поднимать общественность, звонить в Волгоград. Лес удалось отстоять. Последние 10 лет жизни мама, по существу, посвятила своему больному сыну Александру. Царствие Небесное Олимпиаде и Александру.
ПАПА.
Папа родилсяв хуторе Верхняя Бузиновка Клетского района Сталинградской области. В октябре 1941 г. он (досрочно) окончил Сталинградский пединститут, получив специальность учителя физики. Был призван в армию в начале 1942 г. В боях под Элистой (летом 1942 г.) попал в плен. Через несколько дней совершил побег. Целый месяц по оккупированной территории шел к родному хутору. Передохнув несколько дней дома, он вместе с младшим (14–15-летним) братом Фёдором перешел через линию фронта к своим. Папу осудили в штрафбат. Был тяжело ранен (“искупил вину кровью”). После лечения участвовал в освобождении Венгрии, в войне с Японией. Вернувшись с войны, он стал учителем средней школы в г. Серафимовиче, где, после переезда его родителей Феоктиста Наумовича и Александры Степановны из Верхней Бузиновки, собралась вся семья (братья Николай, Иван и Фёдор, сёстры Анастасия, Мария, Клавдия и Валентина).
Мама и папа встретились на огородах при посадке картофеля. Мама, работая, пела, и папа обратил на неё внимание. Разговора, правда, в тот день почти не получилось, поскольку папа работал вместе с тётей Дусей, женой дяди Коли, и мама решила, что папа женат. Кроме того, папа несколько дней до этого не брился, поэтому он показался маме отнюдь не молодым человеком. Потом папа пригласил маму в Доме Культуры на танец, и они окончательно нашли друг друга (в тот день мама не поверила, что папа – это тот бородатый мужик с огородов). Папа очень много занимался дополнительным самообразованием: мечтал поступить в аспирантуру. Но с годами эта мечта стала неосуществимой. Нагрузка в школе всегда была большой, много времени занимало домашнее хозяйство: корова, сад, огороды. Однако привычка к самосовершенствованию осталась: папа выписывал несколько журналов (“Математика в школе”, “Квант”, др.) и газет, с удовольствием изучал английский язык, постоянно читал классическую литературу. Особенно он любил произведения Льва Толстого, а также прозу Пушкина и Лермонтова. Папа был весьма силён физически: в классической борьбе и борьбе руками (армрестлинга, русского названия не нашел) ему практически не было равных, разве что школьный учитель физкультуры Иван Иванович Мордвинцев, который, к тому же, был лет на 10 моложе папы.
А физического труда у нас хватало. С апреля по октябрь – это ежедневная работа в саду: вскапывание земли, посадка и полив овощей, сбор плодов, их переработка, прополка и пр.; потом посадка, прополка и сбор картофеля на дальних огородах, и, наконец, уход за коровой (включая обязанности пастуха, уборщика и участие в покосе). В холодное время года – это распиливание, рубка и доставка дров, растопка и поддержание огня в печке, приготовление пищи. Конечно, основная часть работ ложилась на плечи родителей. Но, по мере нашего подрастания, и у нас, детей, возникали немалые обязанности. Ежедневный сбор (июль-август) яблок и груш (в основном с земли), абрикосов, слив, вишни, крыжовника, и их заготовка на зиму был нелегким испытанием, особенно когда это приходилось делать одному (например, чтобы накрошить ведро яблок на сушку, нужно потратить часа два и более). Но когда присоединялся папа, работа превращалась в радость. За работой он мог рассказать большой отрывок из прочитанной книги, какую-либо занятную историю из детства, или быль из школьной жизни. Всё более интересными для меня становились наши математические занятия. Теперь, имея уже 40-летний педагогический стаж, я могу с уверенностью сказать, что папа был замечательным педагогом. То же всегда говорили, с чувством благодарности, и его многочисленные ученики. Вот папина тестовая задачка для всех возрастов (решить надо “в уме”):
– У меня в двух карманах (вместе) – 23 рубля, причем в правом – на 5 рублей больше, чем в левом. Сколько рублей в каждом кармане?
Разумеется, надо не только “подобрать” ответ, но и указать идею решения для “общего случая”. Я учился у папы с 5 по 8 класс. В пятом классе было много громоздких задач на вычисление и упрощение арифметических выражений. Я делал ошибки и у меня за второе полугодие (и, значит, в году) выходила оценка “4”. Тогда папа послал меня на дополнительный экзамен к завучу нашей школы Гавриилу Павловичу Ведилину. Я сдал экзамен на 5, и более таких ситуаций с переэкзаменовкой не возникало.
Вообще, папа вёл занятия легко и непринуждённо, постоянно придумывая разные шуточки, особенно по отношению к лентяям. Как-то раз, после долгого молчания одного из таких учеников у доски, папа сказал: “Ну, что ж, из тебя вышел бы настоящий партизан. Враги бы никогда ничего не узнали!” При этом папа делал это настолько корректно, что ребята никогда не таили злобу в ответ. Мне известен только один случай, когда ученики пытались “подшутить” над папой: они прибили к полу галоши, которые он одевал на ботинки в сырую погоду, а по приходу в школу оставлял в учительской.
Однажды летом (перед моим шестым классом) мы с братом боролись на диване и “случайно” задели телефонный провод. Телефон упал и разбился.
Папа отнесся к этому спокойно, без раздражения. А наказание было такое:
в течение недели не выходить с территории двора без разрешения (ни на Дон, ни в кино, ни в футбол), полностью привести в порядок сад, резать в день по ведру яблок. То есть все время работать. Сад мы привели в порядок за пару дней, ещё за день сделали и другую специальную (некаждодневную) работу. Оказалось, что для нас уже и дел не осталось. Тогда папа дал мне учебник по геометрии (А. П. Киселева) и сказал: “Читай от сих до сих, и все задачи решай, а там посмотрим”. Мои занятия по геометрии пошли на удивление успешно, даже папа этого не ожидал. До конца недели я уже практически освоил программу шестого класса. С того времени и начались мои серьёзные занятия математикой. Не буду углубляться в эту тему. Только скажу, что самое большое впечатление (и влияние) в школе на меня оказал учебник по планиметрии академика Жака Адамара (Франция), который мне подарил Гавриил Павлович Ведилин.
Я очень любил ходить с папой (а иногда и всей семьей) на прополку на нашу дальнюю лесную (картофельную) поляну под названием “Горелая”. В те годы, когда Дон разливался особенно сильно, во многих низинах леса и лугов вода стояла довольно долго. Чтобы добраться до Горелой, иногда приходилось переходить вброд несколько таких низин. Дно было илистое, неприятное. Помню один раз даже пришлось держаться за папу и плыть, так как сам уже идти не мог, было глубоко. Во время прополки одолевали комары, но было не до них: надо было и полоть, и задачку решать. Зато на обратном пути обязательно купались в Дону. Ни усталости, ни пота, ни укусов комаров после купания не оставалось. Домой шли свежими и бодрыми, с чувством выполненного долга.
В шестидесятые годы в нашем городке было несколько стад коров. С постоянными (“профессиональными”) пастухами всегда были проблемы (то пьют, то спят, то уходят, где побольше заплатят). Стадо, в котором паслась наша корова Зорька, называли “очередь”, поскольку хозяевам коров приходилось ходить пастухами по очереди (требовалось 2 пастуха в день). Если мы с папой ходили пасти вдвоём (папа – пастух, а я – “подпасок”), то стеречь нужно было всего 2–3 раза за лето. Иногда вместо меня ходил брат Санька. Вставали с рассветом, шли за город, где собиралось стадо. Мама нам заранее готовила “харчи” на целый день. Маршрут из года в год почти не менялся. Пасли на небольших лугах в окрестности “Пирамид” (самая высокая гора вблизи Серафимовича), проходили по балкам (это такие пологие овраги, их много по правобережью Дона). К полудню спускались к Дону вблизи монастыря (в те годы на территории бывшего Спасо-Преображенского монастыря был пионерский лагерь, монастырь стал возрождаться в начале 90-х годов). Коровы пили, стоя прямо в воде, потом ложились отдыхать часа на два – на три. Тут и мы обедали и отдыхали. Буйных коров в стаде не держали, а вот непоседливых и шкодливых всегда было несколько штук. Если “нормальная” корова вдруг поворачивала и шла не туда, куда следует, то ей достаточно было издалека громко и властно крикнуть: “Куда направилась, рыжая? Вот я тебе!” Или камнем бросить, но не прямо в корову, а чуть вперед. Она сразу поворачивала и шла куда надо. А шкодливая как будто и не слышит, а то, бывало, и побежит от тебя. Пока догонишь и повернёшь её, столько сил потратишь! Это было самое нелёгкое (по-настоящему “собачье”) дело. Часа в три-четыре по полудню коровы начинали подниматься, и надо было идти в обратную дорогу (как правило, чуть меняя маршрут). Теперь приходилось идти в гору. В общем, к концу дня уставали изрядно, и в последующую ночь я спал без задних ног.
Папа по утрам вставал рано, часов в пять. Поэтому после обеда он обычно отдыхал около часа, лёжа на диване. Но спал он в это время редко, в основном что-нибудь читал. Я иногда мог подойти к нему и прилечь рядом. Тогда папа обнимал меня и говорил:” Да ты мой дорогой”. Это одно из самых тёплых воспоминаний моего детства. Но и наказывать за дело папа тоже умел. От простого ремешка до разного рода изобретений (помните про разбитый телефон?). Папа очень хотел, чтобы я учился в музыкальной школе, но я наотрез отказался. Мол, на гитаре играю — и хватит. До сих пор считаю, что мой выбор в пользу свободы с целью активных занятий спортом был правильным. Но всё-таки пианино мне купили, и я четыре года (с 5-го по 8-й класс) учился нотной грамоте и игре на фортепьяно (в частном порядке, без сольфеджио, хора, музлитературы и пр.). Моя учительница, Нина Феофановна, была представителем старой русской интеллигенции. Даже эти азы нотной грамоты впоследствии очень пригодились, когда я начал петь в приходском хоре храма Преподобного Сергия Радонежского (р-н Бусиново г. Москвы). Между прочим, мой дед Феоктист пел в церковном хоре в 10-20-е годы прошлого века, пока церковь в их хуторе не закрыли. Папа тоже очень любил церковное пение, и всегда при случае привлекал моё внимание, говоря: “Послушай — вот настоящее пение”.
В сентябре 1972 г., после окончания 8-го класса, я уехал учиться в физико-математическую школу-интернат при МГУ. А папа еще 2 года продолжал вести уроки математики в моем бывшем классе, в той же аудитории. В один из моих приездов на каникулы он рассказывал, как часто в первое время комок подкатывал ему к горлу, когда он, входя в наш класс, видел, что меня нет. Правда, папа говорил, что наш класс по уровню был лучшим из всех, где он преподавал, и это, возможно, сглаживало ситуацию.
Еще через 6 лет папа ушел на пенсию, несмотря на просьбы руководства школы продолжить работу. Свой уход он мотивировал тем, что, в связи с приказом не оставлять учеников на второй год, резко ухудшилась дисциплина в школе. В это время папа любил цитировать “великое изречение” В. И. Ленина (Странички из дневника, от 02.01.1923): “Народный учитель должен у нас быть поставлен на такую высоту, на которой он никогда не стоял и не стоит, и не может стоять в буржуазном обществе. Это — истина, не требующая доказательств”
В 1980 г., летом, я впервые поехал работать в стройотряд (это было решено задолго до лета). Перед этим, в конце мая, я заехал на несколько дней домой. Родители затеяли делать большой ремонт в доме: заново переложить печку, сделать паровое отопление. Как следствие — ремонт полов, крыши и пр. Наняли рабочих, но и для хозяев работы было очень много. Папа попросил меня остаться и помогать, но я сказал, что уже отказаться от работы в стройотряде не могу, дал обещание. Он обиделся, пытался меня уговаривать, но я уехал. Вернулся домой я в середине августа, когда основная работа была уже сделана. Папа выглядел очень усталым. После этого ремонта у него довольно быстро стало ухудшаться здоровье, он сильно похудел и ослаб. Папа ушел в марте 1982 г.
Низкий ему поклон и вечная память.
Петр Парамонов г. Москва.